День рожденья с продолжением... Часть 44

Уже в доме Лера внимательно рассмотрела Олежку, всего исхлёстанного от плеч и до середины бёдер. Дала знак девкам, и они повалили, растянули на полу, стали крепко держать его, а сама Лера обильно обработала ему всю заднюю часть тела этой жгучей дезинфицирующей жидкостью.

- В умывальню. Под душ. Только не вздумай мочить волосы, а всё остальное тщательно вымой, - коротко бросила она после того как всё закончила и сняла с него наручники.

Рывками, с силой дёргая Олежку за цепочку и нахлёстывая ею, пиная со злостью, Вероника поволокла его в "умывальню".

Сорвав с Олежки ошейник, госпожа пихнула его ногой в зад, заталкивая в душевую кабину.

- Десяти минут хватит за глаза и за уши. Не уложишься - отвечать будут твои нежные "булочки". Швыдче! - заехала она ему пинка ещё и снизу, под живот.

Обрывком мочалки мыться можно было спереди. На заднюю часть тела Олежка только нанёс мыло, кое-как помазал ладонью. Но Вероника подсматривала в щель, не закрывая сдвижную дверь до конца.

- Это что за нежности? Может принести такой избалованной принцессе самую мягкую губку? Погладить твою нежную кожу? Знаешь как она называется? То-то же! - продолжала она со смехом. - Среди наших "инструментов" найдётся немало наимягчайших, самых воздушных "губок", которые так обласкают, что мигом смоют всё лишнее и заставят забыть об изнеженности!

Разумеется помыться, а тем более ополоснуться под душем, не намочив хоть немного волосы, было нереально. Помня прошлое, Олежка, прежде чем переступить порог кабины, бухнулся на четвереньки. Увидев совершенно мокрые концы волос, Вероника разошлась бранью, суля Олежке немалое наказание. Даже не одевая на него ошейника, она хлёсткими ударами цепочки погнала его в комнату для отдыха, где собиралась ночевать Лиза, и где в эту ночь ему предстояло быть её личной игрушкой. Ну, хоть легче, чем, как в прошлую ночь, исполнять и угадывать капризы одновременно четверых хозяек! Если только ей что-то не придёт вдруг в голову или у неё не будет чересчур много сильно завышенных требований. Здесь оставалось лишь молить какие угодно высшие силы.

В красиво обставленной комнате для отдыха, куда выходила задом изразцовая печь - для уюта - был уже на всю ширину раздвинут и без того широченный мягкий диван, застланный чистейшим свежим бельём, с двумя одинаковыми подушками, одна подле другой. По всему было видно, что именно так настояла Лиза. Сама она похаживала по ковру, в явном нетерпении ожидая свою "наложницу". Девки расселись по креслам и стульям около красивого столика, на котором сейчас возвышался огромный кувшин с чем-то прохладительным, и были расставлены узкие высокие стаканы из чешского стекла. Посмеиваясь, они переговаривались полушёпотом.

Пинками и ударами цепочки, хватая и дёргая Олежку за волосы - таким образом направляя его - Вероника, явно сжигаемая злостью, загнала его в эту комнату. Разговоры смолкли. Лиза не очень-то одобрительно осмотрела изрытую рубцами Олежкину спину, перевела взгляд на столь же иссечённую попу.

- Невесту к брачной ночи ещё надобно подготовить, - с этими словами Женька бросила на край дивана пеньюар, чёрные лифчик и трусики, старые полотенца для набивания чашек бюстгальтера и чёрные чулки, на этот раз в очень крупную сетку. Придвинула босоножки.

Лиза впивалась в Олежку всё более загорающимся взглядом. Иногда переводя взгляд на женское бельё, словно уже представляя его облачённым в него. И тёрла бедром об бедро. Нетерпение играло в девушке.

- "Наступит ночь, из глаз уходит сон, любуюсь до зари на звёздный небосклон. И если молодой луны увижу рог, я вспоминаю серп её бровей. То не судьба ль моя? Не мой ли рок? Загадку разгадать хочу грядущих дней..." - сладким голосом томно не то пропела, не то продекламировала Лиза. Подойдя вплотную к Олежке, она взяла его за подбородок, задрала ему голову вверх. В упор вгляделась ему в лицо чёрными как маслины бархатно-бездонными глазами. Олежка слегка подался назад. Какое-то противное чувство, вроде волнения в смеси со страхом, пошло в нём неприятными мурашками. Как всегда, когда он ощущал на себе взгляд госпожи. Но в глазах у Лизы вдруг почуялось какое-то тепло, она даже сделала движение головой будто хочет приблизиться к нему лицом. Так смотрела она на него около полуминуты, всё более и более улыбаясь глазами, иногда непроизвольно несколько вытягивая губы, словно где-то в душе рвалась его поцеловать. Грудь у неё высоко вздымалась. Казалось, один его вид возбуждающе действовал на девушку. Наконец, словно налюбовавшись, отпустила.

- Одевайся. И побыстрей.

Затем, уже повернувшись к дивану, шумно вздохнула.

- Какой хорошенький! - не то с тоской, не то с наслаждением почти неслышно выдохнула она.

Лера пощупала совершенно мокрые концы Олежкиных волос.

- Вот безрукая недотёпа! Жаль, нету времени, а следовало тебя хорошенько настегать!

Вероника тут же с готовностью несколько раз обжигающе хлестнула Олежку цепочкой.

- Могу принести плётку, да задам перцу этому чучелу!

- Подождёт до завтра это чудо в перьях. Негоже заставлять гостью ждать, - бросила Лера, куда-то уходя.

Вернулась она с феном для волос.

- Вот, старый фен моей мамы. Надеюсь, хоть разберёшься как им пользоваться?

- Как ты сказала, "чудо в перьях"? - вдруг подалась вперёд Вероника. - Есть идея! Вот чудо, а перья в гараже. Можно будет обмазать его чем-нибудь липкими, обсыпать этими перьями, и пускай побегает по участку, гонять залетевших птиц! Чучело, ему и задание для чучела!

Девчонок согнуло от смеха.

- Ну да! Чучело огородное!

- С соломой в голове! Как и положено чучелу!

- Чучело гороховое!

- Я представила! Во умора!

Пока хозяйки хохотали, Олежка высушил волосы. Вероника вновь прошлась по нему цепочкой.

- А сейчас чего озираешься, дристомёт?

Девок ещё более скрючило хохотом.

- Просто гениально подмечено! Как он недавно метнул жижей из жопы!

- Навозной жижей!

- Очень жидкой дриснёй!

- Особенно во второй раз! Прям выстрелил!

- Как из пушки!

Слушая эти надругательские смешки, Олежка мог только плакать в душе. Он даже позабыл, что сейчас должен одеть бабские тряпки, бельё, в каком обычно показывают шлюх.

- Я тебя спросила, или вот этот стол? Что ты должен делать? Вертеть своей дырявой коробкой? Или что-то тебе было приказано? - Вероника, схватив Олежку за волосы, нагнула его и принялась обжигающе хлестать по попе и по бёдрам. Завопив, тот упал на пол, отчаянно извиваясь.

- Я... С-с... Ссей-ччас, госпожа Вероника... - нелепо кидаясь по сторонам на коленях, он бросился к дивану, от страха и нервного сотрясения не понимая зачем стал перебирать тряпки прыгающими руками.

- Да что с ним происходит?! - от возмущения Вероника даже ударила его как-то вскользь. - Забыл, что одевается в первую очередь? Лиз, да где у тебя трость? Только ею и можно вернуть ему память!

- У ракушек, у моллюсков, разве бывает память? Равно как и мозг? - ввернула Марина.

- Всё, достаточно! Не мешать! Сейчас он - моя собственность! Для наказания у меня есть свои руки, если я решу, что его следует наказать! - Лиза выбросила вперёд руку. - А ты чего мух ноздрями ловишь? Или действительно вытащить трость? Бери и одевай, а не перекладывай!

- Перекладывает бельё как недавно вертел гуся. Но стоило вмешаться плётке, сразу понял что от него требуется! - сказала Вероника, отходя на шаг назад.

- Лифон, лифон! - схватив бюстгальтер, Лера стала им тыкать Олежке в лицо. - Потом пояс, чулки, лифон заполняй тряпками! Неумелые ручки! - от подзатыльника Олежку бросило вперёд.

Взяв лифчик, он застегнул его, начал поворачивать. Туго стянутый, он пошёл по рубцам на спине, натирая их. Олежка мычаще застонал, и попытался оттянуть его на спине чтобы он не так сильно прижимался к коже. Процесс одевания замедлился.

- Встань на ноги! - велела Лиза. - Так! Теперь немножко согнись! - в её руке мелькнула трость, и Олежка подпрыгнул от сильнейшей жгучей боли. - Что ты хочешь нам показать? Что тебе плохо, больно, и потому ты не можешь быстро исполнять приказы? Ты был наказан, потому и больно. Должен терпеть, потому что наказали тебя за дело. И посему это не освобождает от обязанности исполнять требования госпожи с максимальной быстротой! Иначе будет ещё больнее! - Лиза вновь огрела его по попе.

От страха у Олежки притупилось ощущение боли. Развернув бюстгальтер чашками вперёд, он накинул бретельки на плечи, также покрытые рубцами с длинными захлёстами почти до груди. Опустив лицо, незаметно от девчонок поморщился.

- Приструнить его построже, всего-то и дел! Тут же всем немощам конец! Он наверное думал, что его будут уговаривать, дадут послабления, и даже пожалеют, как это смогла б сделать только его мама-курица? - пренебрежительно фыркнула Вероника.

- Подушки поправят, укроют, одеяльце подоткнут, на ночь в щёчку поцелуют!

Из-за бушующего в нём страха сделать что-нибудь неправильно и недостаточно быстро Олежка как раз и совершил упущение: вместо того чтоб одеть поясок с чулочными застёжками он спешно начал просовывать ноги в трусы.

Трость впилась в его ягодицы с такой адской болью, что он, в это время стоящий на одной ноге, рухнул грудью на диван. Лиза ещё несколько раз огрела его.

- Действительно, это законченный остолоп! - процедила Вероника. - Как же он собрался снимать трусы, когда того потребует госпожа? Если поверх них будут резинки для чулок?

- И за что нам-то такое наказание - дрессировать, учить и воспитывать столь дегенеративно-тупоголовое животное? - просмеялась Марина.

- Медленно мелет мельница! Очень медленно! - Женька постучала пальцем по его макушке.

- Когда осёл, вертящий мельницу, начинает снижать темпы, по нему без лишних окриков прогуливается кнут. И темпы ускоряются.

- Обычно таким ослам подвешивают под нос морковку. Они и бегут во всю прыть! К сожалению, здесь не тот случай...

- Это ж где-то должен быть какой-то особый питомник, где специально выращивают таких особых дегенератов! Только вот вопрос - для чего? Каких нужд ради?

- Дураков не сеют. Оне, як будяк, сами родятся!

Всё остальное он одел быстро. Хоть может и не настолько, как хотелось бы девкам. Лиза прямо-таки зачарованными глазами, даже приоткрыв ротик, смотрела как заманчиво-зовуще облегли Олежкины ноги сетчатые чулки, пристёгнутые к пояску четырьмя резинками каждый; как приятными холмиками выпятился бюстгальтер, когда он вложил туда туго свёрнутые тряпки.

- Вот теперь можешь натягивать труселя!

Олежка, стараясь как можно сильнее оттянуть резинку чтобы не задеть болевшие ягодицы, одел их. Хорошо ещё что они имели лишь узенькую полоску в середине, кое-как прикрывающую щель между половинками, а не облегали попу, на которой так мучительно саднили старые рубцы и жуткой жгучей болью пылали свежие, только что наложенные Лизой.

Уже одетого в пеньюар, обутого в босоножки, Олежку усадили на табурет, и Женька, разделив ему волосы на два хвостика, закрепила их у корней резинками с украшениями в виде цветочков. Из короткой ленточки над виском подвязала небольшой бант.

- Макияж не накладываю, всё равно размажется и растечётся, как было днём. Только перепачкает постельное бельё.

- Ну, давай теперь пройдись-ка павушкой!

Олежка прошёлся взад-вперёд вдоль дивана "женским" шагом. Девки захлопали в ладоши.

- Пава! Как есть пава!

- "Походку дивную я жажду снова видеть. И сердце в жертву дам за лепет уст твоих...", - Лиза, стоя коленями на диване близ его края, подалась вперёд, раскинув вытянутые словно для объятий руки. - Иди ко мне! Иди, моя павушка! Желанная!

- Чёрт-те что, и сбоку бантик! А сам бантик слетит в первую ж минуту экстаза, - вбросила "каплю дёгтя" Вероника. Она, сгорая от зависти к Лизе, разумеется желала б оказаться на её месте. Но не на какую-то ночь, а навсегда. И теперь видела в ней самую опасную соперницу. Но увы, выместить свою злость могла лишь на Олежке, и то в последующие дни.

Лера толкнула Олежку в спину.

- Только благодаря нашей гостье, твоей сегодняшней госпоже, ты эту ночь будешь спать на такой постели, на таком белье. Наверное на таком ты и дома не спал? Свежайшее, с каким ароматом!

- А как уютно смотрятся эти две подушки, одна около другой! Это честь, госпожа на время приближает свою одалиску, наложницу!

- Брачное ложе ждёт красавицу невесту!

- Скоро свершится таинство первой брачной ночи!

Лиза встала с дивана.

- Я думаю, всё ж под руками надо иметь хороший, но компактный аргумент. На случай, если у него начнутся отказывать соображающие функции, - порывшись в пакете, она вытащила широкую, с ладонь, штуковину из очень толстой кожи, в несколько слоёв, длиною с полметра, примерно на три четверти длины рассечённую пополам на два ремня, простроченную по всему контуру. Также было прострочено двойной встречной зигзагообразной строчкой и посередине единой широкой части, и на обоих хвостах-ремнях. Девки в восторге даже приоткрыли рты.

- Да, такого "инструмента" у нас нет. Не озаботились! - восхищённо прошептала Марина.

Лиза повернулась к Олежке.

- Ты наверное ещё ни разу не соприкасался с таким воспитательным предметом? - весело глядя на его побледневшее, даже посеревшее лицо, спросила она. - И наверняка не знаешь как это называется?

- Нн-ннее... Н-нннет-т... госппо-жа Лиза... - заикаясь, еле произнёс он.

- Просвещу тебя. Это называется тоуз. А чтобы у тебя не оставалось сомнений в его эффективности, ты сейчас же отведаешь его на вкус. И сделаешь выводы, стоит ли "тормозить", а то и прикидываться нежной барышней, когда он находится под рукой у твоей госпожи. Спускай-ка трусики и задери подол. Чего, окаменел? Или заледенел? - девушка в упор посмотрела Олежке в глаза.

Тот едва заметно отшатнулся. И снова застыл, не в силах ни соображать, ни шевельнуться, словно встретился со взглядом самой Горгоны. В голове повис возглас - "За что?". Он даже не сразу взял в толк, что если бы он это произнёс, то обеспечил бы себе настоящую, и немалую, порку. Только это минутное "окаменение" выходит, и спасло его.

- Закаменел и заледенел у него мозг! - Марина, схватив его за руки, завернула их назад, и больно выкручивая, ногой подбила Олежке подколенный сгиб, сильно толкнула. Он рухнул поперёк дивана, а Марина навалилась коленом ему между лопаток. Лиза забросила вверх подол пеньюара, приспустила на Олежке трусы.

- Буду считать это торможением соображения на почве испуга. А не неповиновением. И потому вместо предполагаемых трёх ударов, на пробу, ты получишь пять. Но согласись, это лучше чем семьдесят пять или больше, как если б было бы наказание за неповиновение госпоже?

Чрезвычайно болючий удар наискосок попы мгновенно вывел его из этого оцепенения. Олежка заорал, задрыгал обтянутыми чулками ногами в босоножках. Следующий удар пришёлся по одной ягодице, концами около самого разреза, с захлёстом немножко вглубь и с очень резкой оттяжкой. Его попа, вся иссечённая, уже не могла переносить даже лёгких шлепков. Вереща и завывая, Олежка извивался как мог, мотал во все стороны головой, бился лицом, лбом об диван, вскидывал ноги, колотил ими по полу даже забыв, что может как-то повредить Вероникины босоножки. Бант слетел и повис, непонятно как и на чём держась.

Окончив преподавать Олежке "испытание", Лиза придвинула табуретку к изголовью дивана и положила на неё этот тоуз.

- Надеюсь, его вид будет способствовать твоему послушанию, - она шлёпнула его по враз ещё более раскрасневшейся ягодице.

- И более творческой работе того, что принято называть мозгами! - вставила Марина.

Лиза, налюбовавшись Олежкиной попой, с приспущенными трусиками, воздушно-пенным ворохом складок задранного чуть выше поясницы пеньюара, идущими от пояска к чулкам натянутыми резинками, сдёрнула его с дивана за косички и заставила натянуть трусики. Олежка со стоном исполнил, стараясь не задеть вновь нахлёстанные в самом верху бёдра и без того буквально стонущие ягодицы.

Лера подошла вплотную к Марине.

- Ну и здорово же у тебя получилось! Как ты его скрутила и зажала! В один миг!

- Ой, да здесь-то..., - со смехом махнула та рукой. - Тут и не надо было применять никаких усилий. Стоял как столб, совсем обессиленный, в прострации. А попробуй-ка смирить, уложить и связать буйствующего здоровяка? В припадке буйства? Лет на пять-семь старше него, потяжелее весом, и сильнее поболее чем в два раза? Который, прижавшись спиной к стене или к спинке койки, машет кулаками, отбивается ногами? Мне доводилось. Я срывала с любой койки простыню или одеяло, набрасывала такому буяну на голову, и - тут же ему руки назад, выкручивала, и он шёл как послушная овечка. Только успевай поддавать ему коленом под зад. На его койку, содрать всю одежду, вязки тут же рядом, я приносила их заранее, прежде чем начать усмирение. И - полежи, голубь родненький, отдохни, остынь! Продолжает орать - нахлестать тапком по ляхам, сбоку по заднице. Не осиливает умок, не успокаивается - надавать пощёчин, его же трусы запихнуть ему в рот, пригрозить ещё и завернуть в сырые простыни. Не раз справлялась одна, санитарок было мало, а санитаров - иногда один на всю смену. За двоих работали. Ну разве что кто-то из больных помогали. Следом доносили до места мешок с вязками. Большего и не нужно.

Олежка опять неподвижно стоял, будто не понимая, что и делать. Он только вздрогнул когда почувствовал, как чьи-то пальцы крепко взяли его за ухо и потянули. Совершенно машинально он сделал шаг к дивану.

- Всё, девочки, теперь нам следует покинуть опочивальню, жених в нетерпении, а невесту ожидает долгая ночь большой горячей страстной любви, - шутливо произнесла Лера.

- Перед первой брачной ночью следует исполнить эпиталаму! - Женька расположила руки перед собою так, словно держала лютню, и перебирая пальцами по воображаемым струнам, подняла лицо вверх и завыла будто волк морозной зимней ночью.

Лиза, не отпуская Олежкиного уха, взобралась на диван и села, подвернув ноги.

- "Я одену тебя в шелка, парчу и аксамиты, соболями укутаю. Жемчугами и золотом обовью твои плечи и шею. Золотыми запястьями огружу твои руки, драгоценными кольцами, перстнями - пальцы. Осыплю бриллиантами, яхонтами, изумрудами, на бархате покрывала нашего ложа я рассыплю пригоршни драгоценностей. Лепестками роз осыплю постель. Что пожелаешь, тебе стоит лишь подумать, и будет то твоим..." - процитировала Лиза из какой-то поэмы или повести.

Девки одна за другой вышли из комнаты. Последняя, Марина, задержалась на пороге.

- Возникнут сложности - позови, - негромко сказала она, однако в упор глядя на Олежку.

Лиза кивнула, и взяв за спускающийся на шнуре цилиндрик сенсорного регулятора, притушила светильник над изголовьем дивана до минимальной подсветки.

Девчонки плотно закрыли за собою дверь. Олежка остался наедине со своей хозяйкой.

- Как было сказано, нарочно это или невзначай, пусть же так и сбудется! Будет моя "невеста"! - еле слышно прошептала Лиза, так же тихо сказав перед этим какие-то непонятные слова, что-то вроде какого-то заклинания или заговора.

А Олежка всё так же стоял около края дивана и бессмысленно смотрел в одну точку невидящими глазами. Казалось, ничто из происходящего не доходило до его осознания. Лиза крепче сжала ему ухо, потянула.

- Ну, ложись моя голубушка. Сюда, к стеночке, - взяв его за руку, девушка потянула Олежку, заставила разуться и взобраться на диван, где он сразу рухнул и растянулся.

Лиза с наслаждением осмотрела несколько сбившийся вверх аппетитными складками подол, обтянутые чулками бёдра, несколько приоткрытую, чуть-чуть ниже подола, голую часть ляжки. Проведя по ней пальчиком, она запустила ладошку под подол.

- На животик... Повернись, ляг на животик, - одним дыханием произнесла она.

Скорее подсознанием поняв эти слова - мозг у него уже не мог ничего совершенно обработать - Олежка повернулся. Расслабился киселём, несколько раскинув ноги. И тотчас же Лизина рука скользнула под подол. Девушка провела ладонью по его ягодицам.

- Приподнимись... Чуть-чуть, - страстно дохнула она ему прямо в ухо. И, не задирая подола, лишь стянула ему трусики с попы, до верха чулок. Сверху донизу провела пальчиком по краям ягодиц, по самой середине попы, вдоль разреза между половинками, и затем снизу вверх, и так несколько раз. Вкруговую погладила ладонью по попе. Взяв за ягодицу, принялась её мять и тискать, сжимая всё сильней и сильней. Олежка прикусил губу чтобы не вскрикнуть. А Лиза, даже не думая какие мучения ему доставляет каждое прикосновение к распухшим рубцам, взрываясь бешеной страстью продолжала хватать его за ягодицы, трясти и покачивать их. Второй рукой она обняла Олежку за шею, стиснула так, что казалось, вот-вот свернёт. Целовала взасос, весьма ощутимо кусая. И наконец, изо всех сил вцепившись пальцами в его попу, прижала к себе, стискивая, только что не ломая шею. Горячими губами, слюнявя ему волосы, кожу на затылке, плечах, шее, лице, она хватала, всасывала, блуждала повсюду, что было рядом, до чего можно было сразу достать.

- Сладенький... Милашечка... Сыночек ты мой... Сыночка... Мой... Мой... - словно обезумевшая, даже не шептала, а выдыхала всей грудью в порывах страсти распалённая девушка. И прижимала Олежку к себе так, что у него хрустели рёбра, трещал позвоночник. И не переставая, щупала, мячкала, обжимала пальцами ему попу.

Несколько сбросив накал, Лиза отпустила его.

- Подтяни, одень трусы. Оправь подол, - шуршащим шёпотом, часто и горячо дыша, велела она. И как только Олежка исполнил, она вновь запустила руку к нему снизу, принялась гладить по внутренним поверхностям бёдер, пощипывать и потискивать самый низ попы, особенно в тех местах, где ляжки переходили в ягодицы.

- Ложись на спину. Снимай трусы. Полностью. Задери и сделай пошире ножки. Хотя... Не спеши, я скажу когда начинать, - глубоко и шумно дыша, Лиза встала и принялась пристёгивать и смазывать гелем довольно массивный средней длины - сантиметров двадцать пять или чуть больше - страпон с расширенной головкой, резко утолщающийся к "корню". Из-за такого соотношения толщины и длины он казался особенно массивным. В другой раз Олежка может и обеспокоился бы от вида таких размеров, даже б испугался, но сейчас, безразлично и безучастно глядя на происходящее рядом, он словно не понимал его смысла. Или как будто это не имело к нему отношения. Даже удивительно, как он только мог осмысливать указания госпожи и понимать, что они относятся к нему. Может наличие рядом тоуза и трости да всё ещё горящие рубцы на ягодицах заставляли мозг вовремя срабатывать через подсознание?

- Давай, - погладив Олежку обоими руками с двух сторон по волосам, тихо сказала Лиза, устраиваясь рядом с ним.

Улёгшись на спину, Олежка приподнял попу. Слегка поднимая подол, приспустил трусики. Согнул ноги в коленях, и стянул с них трусы. Складками подобрал подол выше поясницы. Задрал ноги настолько высоко, чтобы приподнять попу так, чтоб "глазок" смотрел несколько вверх. И в этом положении развёл ноги вширь.

Лиза навалилась на него, подмяла под себя. Одной рукой хватая и тиская его за ягодицу, второй она направляла страпон. Нащупала дырочку, проползла по Олежке чуть выше. Упёрлась его концом в это "колечко", и одним сильным длинным толчком, сдвинувшись вперёд всем телом, буквально въехала в Олежку страпоном. Взяла его за самые верха ягодиц, крепко сжала, притягивая на себя. Прижалась к Олежке, и задвигала страпоном.

Тот лежал слово бревно, только лишь вздрагивая при её накатах и когда она поддёргивала его снизу. Лиза то медленно и плавно размашисто двигала этим "столбом" у Олежки в дырочке, то, постепенно ускоряя темп, в конце начинала аж подпрыгивать и, с силой натягивая его на себя, резко всаживала вглубь, даже прижимаясь лобком к промежности, и тогда волосы щекотали ему заднюю сторону яичек. После сбавляла скачку, и так всё повторялось.

Сейчас страпонила она его очень долго. Несколько раз, вынимая страпон, по-всякому вертела Олежку. То ставила раком, то заставляла ложиться плашмя на живот, то клала на бок с подтянутыми к животу ногами, а сама каким-то образом несколько подлезала под него. Сажала на страпон сверху, и подкидывала Олежку бёдрами. И очень часто, в порывах страсти, крепко его нашлёпывала, особенно когда он стоял раком или лежал на животе.

В последний раз она ему засадила снова лёжа на спине. Обхватила, обжала под спину, второй рукой сильно нагнула вперёд его голову, прижала к его лицу свою грудь, принялась об него тереться. Сам того не понимая, Олежка начал трепетать губами по коже груди. Лиза вскрикнула, выгнулась вперёд, войдя страпоном до самого упора.

- Сладенький... Миленький... - вместе с дыханием рвалось у неё из горла. Держа Олежку за косичку, девушка возила его лицом то по одной, то по другой груди, сама елозила ими в обратном направлении, заталкивала Олежкино лицо под груди. А он в это время совершенно механически быстро и мелко двигал губами, иногда пощипывая ими кожу на грудях, что буквально взрывало Лизу. Работая только тазобедренной частью, она с силой, прямо-таки напрыгивая ею, всаживала страпон по самое основание, при этом двигаясь и вправо, и влево, крутила им у Олежки в попе, разворачивая задний проход. Затем отпустив его голову, уложив на подушку, засосала ему губы и довольно больно закусила их. Стискивая зубы, принялась буквально трепать, таская за губы по подушке его голову.

Ничего не представляющий о буйном экстазе Олежка перепугался не на шутку, как бы госпожа не разорвала его губ. Эта боль и страх даже немного включили ему мозг, по крайней мере он несколько вышел из состояния прострации. А Лиза, сильно вдвигая в него страпон, то разжимала челюсти и затягивала Олежкины губы слюнявым засосным поцелуем, то, закусив их вновь, принималась трепать как собака тряпку.

В последние несколько минут она, схватив его за косички, резко и сильно, рывками, подтягивалась так, словно намеревалась оторвать их, и буквально прыгая на нём, толчками вгоняла страпон одним движением на всю длину. Олежка подсунул руки под поясницу чтобы анальное отверстие оказалось повыше и смотрело как можно более вверх, боясь как бы госпожа, с такой силой засаживая страпон, и столь яростными наскоками, не порвала ему попу.

Лиза неистово забилась на нём, с криками, стоном, хлопая по нему грудями, животом. Засосала подбородок и впилась в него зубами, одновременно захватив и больно сжимая кожу на Олежкиных боках. Делая рывки за неё, продолжила всё угасающие фрикции, и наконец полностью расслабившись, словно мешок легла на Олежку.

Несколько сбросив безумный накал, девушка обняла его за голову и, продолжая засасывать и слюнявить Олежке лицо, но уже как-то вяло, даже слабо, так же вяло, будто нехотя, задвигала страпоном. Но это были уже остаточные встряски страсти. Так, по-видимому, она "нормализовывалась". Сделав несколько таких движений, пока не пришло в норму учащённое дыхание, Лиза опять обмякла и утонула лицом у Олежки между плечом и шеей.

Страпон покинул Олежкину попу. Измученный, он вытянул ноги, и Лиза перекатилась с него на своё место. Лёжа на спине с торчащим вверх страпоном, опять предалась перевспоминаниям каких-то особенно волнительных для неё моментов. Наконец сняла страпон.

- Одевай труселя, - каким-то даже разбитым голосом, тихо и спокойно произнесла она.

Олежка, к тому времени начавший отключаться, даже не вздрогнул. Понял он что госпожа чего-то требует только когда почувствовал, как ему больно скрутили ухо.

- Да... Госпоо-жа Лиза? - его подбросило словно от удара током.

- Ты опять пропустил приказ? Ты слышал, что тебе было велено?

- Нн-нннет, госпожа Лиза... Я... З-зза... Зааснул... Ппро... Про-стите... Г-госппожа Лиза... - заикаясь, в ужасе залепетал Олежка; угроза новой порки стала приобретать в его глазах всё более чёткие формы.

- "З-зза... Зааснул"? - передразнила его Лиза. - А известно ли вашему сонному высочеству, столь отягощённому ленью, что ты не смеешь засыпать пока не уснёт госпожа? Или чего-то не хватает, чтобы придти к такому заключению? Наверное не хватает опыта? Это можно добавить прямо сейчас. Поворачивайся на живот! Задирай подол! - Лиза присела на коленях, потрясая тоузом.

Умолять, просить о пощаде, ссылаться на нечеловеческое утомление было не только бессмысленно, но и сулило усиление наказания. А приди его сдерживать остальные девчонки - назавтра следовало ожидать и лишней порки, впридачу к уже назначенным. И наоборот, при беспрекословном повиновении сейчас имелась хоть и эфимерная, но надежда на снисхождение. Он повернулся, обхватил подушку, утонул в ней лицом и покорно подставил попу.

После каждого хлёсткого удара Олежка взвизгивал как ужаленный, подбрасывал попу и переваливаясь, вертел ею с боку на бок. Лиза выжидала когда он примет ровное положение, и с трескучим щелчком, с протягом, вновь настёгивала Олежку, оставляя широкие ярко-красные мгновенно вздувающиеся сморщенные по краям полосы. "Прописав", как она выразилась, ему дюжину ударов, взялась за его ягодицу и покатала Олежку с боку на бок.

- Слышал, что было велено?

- Н-ннет, госпожа Лиза...

- Трусы натяни. И оправь подол. Надо было за такую невнимательность всыпать тебе раз в пять побольше, да уж прощаю. Поскольку ты помираешь на ходу! Да и к тому ж сейчас отличился столь примерным послушным поведением! Молодец, послушная девочка, так и продолжай! Знаешь, тогда любить как буудууу! И не предстаа-аавишь! - она покачала ему ягодицы и дождавшись, пока Олежка со стоном натянет трусики на исхлёстанную попу, впилась в его затылок долгим затяжным поцелуем. Затем велела ему повернуться на спину и положить голову к ней на живот, в самом верху; после чего принялась гладить кончиками его косичек себе по грудям.

Несколько раз Олежка чуть не проваливался в забытьё прямо на груди у госпожи. Мучительным усилием он буквально встряхивал себя, даже теребил пальцами самые болевшие рубцы.

Через некоторое время, получив в этой части нужное ей удовольствие, девушка приподняла за волосы Олежкину голову, раскинула ляжки, и пихнув его ниже, коротким движением властно указала пальцем к себе в промежность.

- Поработай ротиком.

Уже ничего не соображающий Олежка, кое-как разведя языком буйную заросль волос вокруг быстро напрягшегося клитора, засосал его, водя по нему кончиком языка. Но, будучи до предела измотанным, он уже не мог противостоять сну; движения языка и губ с каждой секундой становились всё более тихими и слабыми. Даже будучи зажатым ногами госпожи, он, совершенно автоматически делая какие-то движения, "клевал носом".

Для Лизы это было выше всякого верха наглости. Она поднялась, села, больно шлёпнула Олежку.

- Ты что там ползаешь как издыхающая муха? Никак спишь? - схватив его за обе косички, она рванула ему голову вверх, заглянула в только что размеженные, совершенно бессмысленные глаза. - Действительно уснул! - девушка врезала Олежке хлёсткую затрещину. - Придётся тебя разбудить, курица ты сонная! - откинув его, она развернулась, села на край дивана, спустив на пол ноги. - Ложись ко мне на колени! Да не, не так, с другой стороны! Головой к изножию дивана! - схватив Олежку поперёк ног и тела, Лиза сильными грубыми рывками уложила его поперёк бёдер так как ей было удобнее, прижав низ его груди к своему животу. Сделала движение чтобы взять тоуз. Но затем либо передумала, либо вообще продемонстрировала это намерение чтобы попугать его, а сама взяла тапок и принялась хлестать им Олежку, то по одной, то по другой ягодице.

Удары тапком были также очень болючими. И к тому ж это было невероятно унизительно, тем более в сочетании с позой. Олежка вскрикивал, извивался и дрыгал ногами. Под конец, бросив тапок, Лиза добавила несколько шлепаков ладонью, и спихнула Олежку на пол.

- Обопрись об диван. Ноги расставь пошире, трусы приспусти. Подол на плечи, - начиная дышать всё более учащённо, велела она. Сама ж буквально впрыгнула в петли страпона, спешно укрепила его. И не успел Олежка напрячься, как она прыгнула на него. Он чуть не рухнул на диван.

- Держись ты крепче! Комар отощавший! Ноги уже не держат! - отвесив ему шлепака по ляжке, Лиза обхватила Олежку снизу, больно защемив бёдра около самого паха. Одним нажимом вбила ещё сохранивший остатки смазки страпон ему в задний проход, приподняла Олежку, прижимая его попой к себе. Теперь он стоял на руках на диване, ноги у него болтались над полом, а Лиза, вцепившись ему в бёдра, рывками дёргала, натягивала его. Страпонила она в этот раз чрезвычайно жёстко, грубо, очень больно, даже если не считать как больно она захватила ему ноги - после этого у Олежки на внутренних сторонах бёдер остались глубокие кровоточащие ссадины и очень долго держались яркие синяки, расплывшиеся более чем на половину охвата ляжки.

Продолжение следует...