Верина норка

Это история произошла в СССР. В годы перед горбачевской перестройкой. Во времена, когда по советскому телевизору еще не сказали, что в СССР секса – нет, а газеты «Спид-инфо» еще не было и в проекте.

В то лето в моей жизни случилось три знаменательных события: я закончил 10 классов и поступил в мореходку. Третье знаменательное событие произошло в деревне, где я гостил у деда с бабушкой, маминых родителей. Мои же родители были геологами, жили мы в большом городе, областном центре. Так получилось, что родителей своих я все время почти не видел. Поскольку они мотались по экспедициям, а воспитанием моим занималась тётя – мамина сестра. Я фактически жил у неё в семье, где кроме тети был еще её муж и двое их сыновей немного младше меня. В это лето мои родители опять были в экспедиции, а тётя со своей семьей уехала отдыхать на Юг. И хотя я уже был вполне самостоятельный, и мне только что исполнилось 18 лет, отец с матерью решили, что им будет спокойней, если остаток лета я проведу у стариков. Тем более, что так было не раз и прошлые годы.

На улице, где был дом моих стариков, жила замужняя, молодая – лет 26-28 – баба по имени Вера. Невысокая, где-то метр шестьдесят пять, в меру полная, покатоплечая, с внушительной стоячей грудью и выпирающими через платье крупными сосками. Талия не осиная, но довольно узкая; бедра широкие, с ухватистыми ягодицами. Нос у неё был картошечкой, глаза большие, темно-голубые, почти синие, с легкой блядинкой; брови густые, длинной дугой; губки бантиком в красной помаде; кожа гладкая, на лице веснушки: маленькие и большие, похожие на оранжевые кляксы. Волосы до плеч – густые, светло-рыжие; в красивых, миниатюрных ушках всегда зелено блестели сережки с искусственными изумрудами. Короче говоря, по простым деревенским меркам была Вера девка, как с картинки.

Верин муж уехал на Крайний Север на заработки и его уже не было третий месяц. В общем, на голодном пайке была баба. И тут подвернулся я – Саша: немного застенчивый, рослый, худенький, но жилистый, парнишка-ботаник. Устроившийся, чтобы не бить баклуши в гостях, поработать в колхоз, где был по разнарядке определен бригадиром на склад, помогать в инвентаризации. Всего в инвентаризации нас было трое: я, Вера – кладовщица, и ревизор Семёныч, бывший в неревизонное время электриком.

В течении месяца, с 8 до 17 и перерывом на обед, наша троица монотонно перекладывала с места на место, пересчитывала и сличала со списками материальное имущество склада, в диапазоне от рукавиц-верхонок и лопат и до конских хомутов с тракторными запчастями.

Всё это время Вера разными способами проявляла ко мне сексуальный интерес, то передавая какой-то предмет из рук в руки незаметно сожмет мои пальцы, то проходя между стеллажами, как бы невзначай заденет меня своим бедром, то в узком проходе нажмет на меня своей соблазнительной грудью.

В этот же незабываемый день количество перешло в качество: в узком проходе Вера, вроде бы нечаянно споткнулась, налетела на меня, притворно схватилась за мою талию и уперлась мне в ногу своим лобком, упругая мягкость которого хорошо ощущалась через одежду.

Надо заметить, что для своих эротических провокаций Вера выбирала моменты, когда мы были одни: то Семёныч пошел покурить, то он в другом конце склада, то еще что-то. В этот раз, а это было, как раз в последний день инвентаризации, Семёныч ушёл часа на полтора раньше, поскольку у его коллеги по электроцеху был день рождения, и мужики решили это дело немного отметить.

– Ой, Сашок, извини меня, черт здесь ногу сломит, – со смешком сказала Вера, убрав руки с моей талии и отстранившись. При этом она одернула подол синего халата-спецовки, и провела по нему руками в районе лобка, будто бы разглаживая на нем помятости.

Само собой от такого столкновения мой член в секунду превратился в крепчайшее мышечное копье, нахлобучив на себя трусы-семейники и легкие летние штаны.

Вера, конечно, это увидела и, лукаво улыбаясь, легонько хлопнула меня по попе, говоря при этом:

– А ты уже взрослый парень, Саша.

Разумеется, в том возрасте немалая часть моих мыслей была занята эротическими переживаниями, кроме того, незадолго до этих деревенских каникул, я случайно открыл для себя онанизм. Поэтому после Вериных действий и слов, я пребывал в небольшом ступоре, и только отчётливо ощущал напряжение своего члена и жар от краски, заливших мое лицо и уши.

– Да, ты покраснел, мальчик, засмущала я тебя.

Ласково продолжала Вера, подойдя ко мне вплотную, и вдруг, я словно провалился в её голубые, почти синие, глаза. А в следующую секунду почувствовал, что мои губы сжимаются губами Веры, а её язычок скользит и лижется с моим. В затуманенном от кайфа поцелуев сознании я улавливал Верины запахи: от неё пахло шипровыми духами, парным молоком и пряным потом.

Тем временем Вера затащила меня в свою рабочую комнату, называемую «кабинетом». Это была маленькая комнатка, почти клетушка, с маленьким оконцем под потолком, парой стульев, письменным столом, полками с канцелярским скарбом, латунным рукомойником, и невесть откуда там взявшейся медицинской кушеткой, устеленной обрезком ковра.

Не успел я опомниться, как уже сидел на краю кушетки, а Вера, расположившись на корточках между моих ног, юркими пальчиками уже проникла ко мне в штаны и нежно сжимала мои налитые яички, приговаривая:

– Мудушки-бубенчики, ласковые пальчики…

Затем Вера вынула мое хозяйство наружу и стала его деловито обжимать и подрачивать, говоря полушёпотом, будто обращаясь сама к себе:

– Мальчик-колокольчик, а оголец то больше, чем у моего…

После нескольких движений Вериной ручки пик наслаждения дошел до предела, и я, застонав, большим залпом кончил, едва не угодив струей в её лицо.

– Скорострел, стрелок ворошиловский, – похотливо хихикнула Вера.

Затем она быстро умыла руки и лицо у рукомойника. Сняла с головы косынку, взбила свою рыжую копну волос, и, скинув халат, осталась в светлом – ситцевом с васильками – платье. После достала из стола пеструю простыню и накрыла ей кушетку.

Стянула с меня штаны вместе с трусами и сандалиями, подвела к рукомойнику и с моей помощью, тщательно обмыла член.

Потом нарочито медленно, покачивая плечами, сняла через голову платье, и осталась в белых широких трусиках и легком кремовом бюстгальтере.

Я в это время переминался с ноги на ногу, и думал, снять с себя оставшуюся на мне футболку или нет. При этом ощущая, что с каждой секундой мой член, поникший после недавнего семяизвержения, теперь становится всё толще, а его конец подымается всё выше и выше.

Тем временем Вера подтолкнула меня на кушетку и быстро сняла с меня футболку. Так же стремительно она освободилась от бюстгальтера, сняла трусики, и, уложив меня на спину, улыбаясь, попросила:

– Не смотри, отвернись.

Я повернулся набок, и несколько минут слушал, как Вера подмывает свои женские прелести.

Закончив омовения, Вера прилегла ко мне на кушетку, обняла и стало жадно и сладко целовать, при этом шутя подергивала за волосы на моей мошонке, щекотала яички. Покончив с поцелуями, она шлепнула своими легкими пальчиками по моему члену, и тихо смеясь сказала:

– А мальчик то твой, Саша, опять готов к труду и обороне.

Член мой действительно уже принял полную боевую стойку, и почти вертикально покачивался из стороны в сторону, словно штыревая антенна.

В следующие несколько минут случилось то, о чем, наверное, мечтает большинство молодых мужчин всего мира. Вера взяла головку моего достоинства в рот, и стала неторопливо обсасывать её по кругу, как это делают с мороженым эскимо. Одновременно она захватывала своим горячим язычком и ствол, при этом ласково теребила пальчиками мои яички. Время моего медленного блаженства, наверное, продолжалось около двух минут. Далее Вера сменила манеру ласки, и перешла к быстрым и тугим, скользящим вниз-верх движениям. Само собой, этой сладострастной муки я выдержать долго не мог, и вскоре в несколько раз «выстрелил» теперь уже в ротик Веры. Она без всякого отвращения проглотила мое семя, медленно и тщательно вылизала член. С лукавой улыбкой пристально посмотрела мне в глаза, ловко слизнула капельку спермы на своих губах, и покосившись на дверь комнатки, тихо сказала:

– А молофья то у тебя, Сашенька, сладенькая, чисто конфетка «Птичье молоко». Ты, наверное, медок много кушаешь? Дедушка то твой, знатный пчеловод.

Я уже начал приходить в себя от этого нечаянного блаженства, но ничего членораздельного ответить не смог, а только пробубнил что-то непонятное.

– Мой то тоже, – продолжала Вера, – после баньки чаю с медом напьется, тогда у него конча хорошая, я даже проглотить могу. А в другое время, особенно, когда он выпимшы, дрянь она несусветная. Ты чего молчишь, милый, хорошо ли тебе?

– Хорошо, тётя Вера, – наконец я подал голос.

– Какая я тебе тетя Вера, дурачок? – Прыснула она смехом. – Коли мы с тобой уже как мужик и баба живем? – И наставительно заключила:

– Я тебе теперь или Верка или Верунчик, поблядушка, дырка жадная, прости Господи, дуру грешную, – и смущенно вздохнула.

– Тогда, уж, лучше Вера, или Ве́рушка, – уже увереннее не согласился я.

– Дайка, соколик, я лягу.

Вера расположилась на спине вдоль кушетки, и теперь я во всех подробностях мог её рассмотреть.

Телом она была сдобная, пышная; кожа белая, почти молочная; округлые плечи и верх грудей были усыпаны конопушками. Вера, видимо, принимала солнечные ванны, поэтому на грудях её, там, где кончались границы бюстгальтера, был виден переход от молочно-белого до чуть смуглого. Груди были большие и сочные, каждая величиной футбольный мячик, на них призывно торчали, как клубничные ягодки, пухлые розовые соски. Округлый животик с небольшим жирком, чуть вспотевший, лоснился от влаги, а пупок – едва заметно – мерно двигался в такт Вериному дыханию. На лобке и между недлинных и ладных ножек, порос треугольником густой и кудрявый, рыжий лес, немного захвативший и внутреннюю поверхность бедер. Посреди этих рыжих зарослей, розовой щелкой, выглядывала небольшая и аккуратная вагина. На её чуть вывернутых половых губках блестели капельки женского сока, волосики вокруг вульвы были также мокры.

Вера закинула одну руку за голову и обнажила шелковистый рыженький пушок, смотрящий из подмышки. Другой рукой она раздвинула половые губы, и улыбаясь, показывая мелкие ровные зубы, спросила:

– Небось, на картинках только женскую писю видел? Не стесняйся, мой хороший, знакомься.

И подтянула мою голову к своим рыжим кустикам.

От вульвы исходил манящий сладковатый запах. Я дрожащими пальцами развел розовые губки и увидел трепетную дырочку влагалища. Над её темной глубиной, под налитым вожделением капюшоном, притаился маленький, величиной с горошинку, клитор, похожий на кончик красного перчика с задорно вскинутым вверх носиком.

– Так тебе удобней будет, – сказала Вера, подтянула согнутые в коленях ножки, широко раздвинула ляжки, и вагина раскрылась во всем своем великолепии.

Природное наитие подсказало мне правильность действий: я осторожно погрузил свой язык во влажную дырочку и стал слизывать липкую, чуть сладковатую влагу. Затем прихватил губами эластичный клювик клитора и массирующими движениями начал его посасывать, катая языком из стороны в сторону, словно это был упругий леденец монпансье.

Вера тихонько застонала, цепко схватилась за мои волосы, то ослабляя, то усиливая свою хватку.

Сколько времени продолжалась эта ласка, я не знаю. Но мне показалось, что через считаные минуты Вера вдруг задрожала, по её телу пошли волны разрядки, и она, сильно стиснув своими ножками мою голову, протяжно заохав, кончила.

Придя в себя, Вера потрепала мою голову своей мягкой ладошкой и прошептала:

– Спасибо, миленький, давно мне так хорошо не было. Ублажил, касатик. Давай, возьми меня, как следует, а то твой петушок, поди, измучился, пока я тешилась.

И вправду, пока я ласкал Веру, юность взяла свое, и мой член снова стоял, как железная колонна в Дели.

Вера проворно юркнула мне между ног, взяла в рот и, соснув пару-тройку раз, обильно увлажнила член. Затем с тем же проворством улеглась на спину, поймала меня за член и откатила его крайнюю плоть. Другой рукой развела свои нижние губки и нежно запустила моего суслика в свою пышущую жаром норку. И зашептала скороговоркой:

– Не тяжелись, Сашенька, опусти ручки то, трудно тебе так, хоть и молоденький. Ложись на меня, как на перинку, ты легкий для меня. И не спеши, как будешь подходить, сбавь чутка, чтоб подольше было. Кончай в меня. Я ведь со своим, считай, уже два года, живу, а всё яловая, как та худая корова. Мой то пахарь начеживает меня до краев, что льется, как молоко из подойника, а всё никак ни зачну. Может у него семена невсхожие, может моя пашня бесплодная. Глядишь, твои семечки примутся, тогда рожу такого светленького, белобрысенького, как ты, или доченьку, – говорила она и гладила мои волосы.

После этих слов, я начал движение в горячем и бархатистом Верином гнездышке. Сначала Вера смотрела на меня глазами с поволокой, слегка охала, и придерживала, когда я сильно расходился. Но постепенно обмякла, закрыла глазки, щечки её стали пунцовыми, и мы соединились в неудержимой скачке соития.

Быстро или долго продолжалась наша с Верой гонка, я не ведаю. Только помню «звон» своих «бубенцов» по Вериной промежности, и что членом своим, я хотел достать до самой дальней Вериной глубины. А потом, после особо глубокого толчка, по всему моему телу прошел разряд, как будто меня шарахнуло током, и я бурно, весь без остатка, вылился в её уютное и тугое лоно.

После этого знаменательного дня близость с Верой продолжилась, и я еще несколько раз, по словам Веры: «нырял к ней в норку». Как только летняя ночь вступала в свои права, я, как ниндзя, крадучись, пробирался к Вере домой огородами, благо, что она жила неподалеку.

Обычно, сразу, как я переступал порог дома, Вера сладко меня целовала. Потом, приглушенно смеясь, мыла мне член в тазике с теплой водой, поливая его из ковшика. Кормила меня взбитыми сливками с мёдом или малиной с молоком, и что-то воркуя, как голубка, рассказывала. А затем мы по три-четыре часа воспроизводили свою версию «Кама-сутры». За эти бурные ночки Вера научила меня всем ей известным плотским утехам, и я превратился из робкого мальчика в уверенного в своей силе юного мужчину.

Хотя и прошло много лет с той поры, я отчетливо помню то райское ощущение упоительной легкости во всем теле, приятную усталость моего натруженного члена, и желание обнять весь мир. Когда я, по уходящей к утру ночи и мокрым от росы посадкам картошки, возвращался от Веры.

Кончилось всё, когда у Веры настали «красные дни» календаря. В нашу последнюю встречу, Вера не могла дать мне полного наслаждения собой, поэтому она утолила меня своим умелым ротиком и ласковыми ручками.

В аккурат после окончания «красных дней» приехал муж Веры, а затем пришел и мой черед возвращаться в город. Я уехал, и так получилось, что больше никогда не видел Веру. Через год она бездетной (видать, и мои «семечки» были невсхожие) развелась со своим мужем, а после вышла замуж за деревенского делового мужика-вдовца с тремя отпрысками и переехала с ним в другое место.

Было дело, что лет через десять или двенадцать, я осторожно навел справки о Вере, и узнал, что она по-прежнему живет с тем же мужиком и родила двух дочек.

Я же в положенный срок окончил мореходку, и более 20 лет ходил под разными флагами на торговых судах. И можно сказать: обошёл полмира.

В молодые годы у меня было немало женщин, практически всех рас и многих национальностей. На моем члене бывали знойные и отстраненные африканки, манерные и игривые азиатки, пылкие и безудержные латинки. Прохладных и снисходительных европеек я тоже пробовал не однажды. И, конечно, наших – понимающих и ласковых – славянок я много раз изучал сексуальным способом. Был дважды неудачно и недолго женат, с третьей женой живу уже почти 25 лет, есть внучка. Но только воспоминание о близости с Верой, память о её жадном желании, жарких ласках, щедром теле, заставляют мой много повидавший и привыкший ко всему член немедленно вставать в боевую стойку.

Спасибо тебе, Вера, ты открыла мне женщин.