В комнате за зеркалом (часть вторая)

Из тайной комнаты

Со стороны матового стекла комната казалась сценой из сна, где законы реальности были приостановлены. Свет был приглушенным, теплым, выхватывал из полумрака лишь самые важные детали: блеск потной кожи, багровые круги от банок, мерцание двух огоньков свечей и одинокий холодный огонек бриллианта на анальной пробке.

Ее муж:

Я стою, скрестив руки на груди, и мое дыхание ровное, но сердце колотится где-то в горле. Я смотрю не на него. Я смотрю на нее. На мою жену. И я не вижу насилия. Я не вижу унижения. Я вижу искусство. Я вижу абсолютное, чистое доверие, которое она дарит ему. Я вижу, как ее тело, которое я знаю до последней родинки, стало инструментом в руках мастера. Я вижу, как она дрожит не от боли, а от перегрузки чувств. Каждый ее стон в кляпе, каждый ее вздрагивающий вздох — это музыка. Музыка, которую я помог ему написать, разрешив это. Я чувствовал странную смесь гордости и ревности. Гордости за то, что моя женщина способна на такую глубину, на такое полное растворение в чувстве. И ревности — не к нему как к любовнику, а к нему как к скульптору, который сейчас лепит из ее плоти шедевр, который я никогда не смог бы создать. Моя рука невольно сжимается в кулак, когда он входит в нее сам. В этот момент я хотел бы быть там, на его месте, но я знаю, что это было бы по-другому. Моя любовь к ней — это забота, нежность, уважение. А то, что он делает — это преображение. Я смотрю на камеру на штативе и киваю. Это нужно зафиксировать. Это нужно сохранить. Это не порнография. Это документ о ее границах, которые она переступила, и о ее полете.

Его жена:

Я присела на край стула, потому что мои ноги подкашиваются. Я смотрю на нее, на свою лучшую подругу, и по моим щекам текут слезы. Но это не слезы жалости. Это слезы восторга и сопереживания. Я знаю ее. Я знаю, сколько лет она носила в себе этот страх, это желание. Я знаю, как она боялась просить об этом даже у мужа. И сейчас я вижу, как она свободна. Я чувствую каждую каплю горячего воска, падающую на ее кожу, словно это падает на меня. Я чувствую, как раздувается фаллоимитатор внутри нее, и мое собственное тело отвечает тихой, но настойчивой пульсацией. Я смотрю на его лицо — его, того, кто в комнате. Оно сосредоточенное, почти отстраненное, как у хирурга. Он не получает удовольствия в нашем понимании. Он получает власть. И она отдает ему эту власть добровольно. Их связь в этой комнате настолько плотная, что ее почти можно потрогать. Я смотрю на своего мужа, который стоит рядом, и вижу в его глазах отражение огней свечей. Я знаю, что он чувствует то же самое. Мы — хранители ее ритуала. Мы — свидетели ее возрождения. Я не возбуждена в пошлом смысле этого слова. Я тронута до глубины души.

Когда в комнате за зеркалом все стихло, они еще долго стояли в тишине. Наконец, он выключил свет, и комната погрузилась в темноту.

Они вышли из темной комнаты наблюдения в коридор. Он взял ее за руку. Его ладонь была горячей и влажной.

«Ты в порядке?» — спросил он тихо.

Она кивнула, утирая слезы тыльной стороной ладони. «Да. Я… я никогда такого не видела. Она была… она была прекрасна».

Он обнял ее, притянув к себе. «Она всегда была. Просто сейчас она позволила этому выйти наружу».

Они молча пошли к гостевой спальне, той, что была далеко от комнаты ритуала. Внутри все было по-другому: мягкий свет ночника, чистое постельное белье, тишина.

Он (муж): Он раздел ее медленно, нежно, словно боясь сломать. Его прикосновения были не страстными, а бережными. Он целовал ее губы, ее шею, ее плечи. Он не говорил ни слова. Он просто показывал ей, что здесь, с ним, она в безопасности. Он хотел не взять, а отдать. Отдать ей тепло, нежность, ту самую заботу, которой не было в той комнате. Когда он вошел в нее, это было медленно, глубоко, почти молитвенно. Он смотрел ей в глаза, и в его взгляде не было тени того, что было в его глазах, когда он смотрел на жену. В них была только она, только его жена. Он двигался плавно, стремясь не к остроте ощущений, а к их глубине. Он хотел соединиться с ней, успокоить ее, сказать ей без слов, что она — его якорь.

Она (жена): Она отдавалась ему всем телом. Она чувствовала, как его нежность растворяет в ней остатки напряжения и чужого, чужого возбуждения. Она закрывала глаза и видела за веками не его лицо, а лицо своей подруги, искаженное экстазом. Она чувствовала, как ее тело откликается на воспоминания, как внутри нее нарастает волна, но это была не та буря, что была там. Это было спокойное, теплое, всепоглощающее течение. Она прижалась к нему, обвила его ногами. Она не хотела остроты. Она хотела слияния. Когда оргазм накрыл ее, он был тихим, длинным, похожим на теплый летний ливень. Она застонала ему в плечо, и это был стон облегчения, любви и благодарности. Благодарности ему за то, что он позволил ей быть свидетелем, и благодарности за то, что он сейчас здесь, чтобы вернуть ее в реальность.

После этого они лежали в объятиях друг друга, слушая дыхание.

«Мы будем делать это снова?» — прошептала она.

Он поцеловал ее в макушку. «Если она захочет. Если ты захочешь».

Она улыбнулась в темноте. «Я хочу».

Они заснули, крепко обнявшись, а за стеной, в другой комнате, их друзья, возможно, только сейчас начинали свой собственный путь после полета. И все четверо были связаны невидимыми, но прочнейшими нитями доверия, любви и общей, пугающей тайны, которая сделала их еще ближе.

Экран планшета светился им в темноте гостевой спальни, разделяя их постель на две половины, залитые холодным синим светом. Они лежали на спине, голые, еще не остывшие после собственного, тихого соития, и смотрели на четыре квадрата с изображениями. В двух верхних — комната, где она все еще лежала, словно разбитая кукла, а он, ее муж, сидел рядом на краю кровати, медленно обтирая ее влажной тканью. В двух нижних — они сами, только что, снятые с разных ракурсов.

«Смотри, как он ее касается», — прошептала она, указывая на экран. «Он будто боится ее сломать сейчас. А полчаса назад он ей палкой...»

Он усмехнулся, его рука нашла ее грудь и начала лениво тереть сосок. «А ты видела ее лицо, когда он банки поставил? Я думал, она у меня в штанах кончит, просто глядя на это. У тебя тоже, кстати, было очень похоже».

«Да пошел ты, — засмеялась она, но ее голос дрогнул от возбуждения. — Я видела, как твой член стоял, пока ты смотрел. Не ври. Ты хотел быть там».

«Хотел, — согласился он без тени смущения. — Хотел вот так же, как он, вставить ей свечу и смотреть, как она капает. Ты видела, как она дергалась, когда воск на клитор попал? Я бы отдал все, чтобы услышать ее крик без этого кляпа».

Его пальцы стали настойчивее, сжимая ее сосок, заставляя ее ахнуть. Она не отстранилась. Наоборот, она раздвинула ноги, позволяя его ладони скользнуть вниз по животу.

«А ты видела, когда он сам в нее вошел? — спросила она, ее голос стал ниже, грудным. — Я тогда чуть не кончила. Просто от одного вида. Его толстый... внутри нее... после всего этого... Бог, это было так по-хорошему грязно».

Его рука нашла ее уже влажную складку. «Грязно? Это было поэзично, дорогая. Поэзия секса. А вот когда он перевернул ее и вставил эту пробку с бриллиантом... вот это я понимаю, финальный аккорд. Я бы потом фотку этой попки с камнем поставил в рамку на рабочем столе».

Она тихо засмеялась, ее тело напряглось под его пальцами. «Ты извращенец. Ты бы смотрел на нее весь день и представлял, как она сидит в офисе с этим в жопе».

«А ты бы не смотрела? — он вошел в нее пальцем, и она издала тихий стон. — Ты бы смотрела и представляла, каково это — быть такой... полностью открытой. Разорванной. Но счастливой».

Она закрыла глаза, но продолжала говорить, глядя на экраны внутренним взором. «Я чувствовала ее. Когда он прищепки вешал, я чувствовала, как у меня соски затвердели. Когда он ее той палкой трахал и накачивал... мне казалось, у меня внутри тоже что-то растет. Я хотела быть на ее месте. И я хотела быть на твоем месте. Хотела быть им, чтобы делать это с ней».

Он извлек палец и перевернул ее на живот, резко, но безболезненно. «Ты хочешь, чтобы я сделал с тобой то же самое? — спросил он, раздвигая ее ягодицы. — Хочешь свечей? Хочешь, чтобы я заснял, как ты от оргазмов бьешься?»

«Да, — выдохнула она в подушку. — Боже, да. Сними меня. Сними, как я тебя еблю, как ты меня...»

Он вошел в нее сзаду, одним жестким движением, и они оба замерли на мгновение, глядя на планшет. На экране он, ее муж, наконец-то поднял свою жену на руки и понес в ванную. А они, на экране ниже, только что начали.

«Смотри, — застонал он, начиная двигаться. — Смотри, как он ее несет. А я тебя сейчас так трахну, что ты забудешь собственное имя. Ты видишь, как он заботится о ней? А я тебя сейчас просто выебу в грязь, как шлюху».

«Да, — кричала она, подмахивая ему. — Да, еби меня! Сними! Пусть они потом смотрят, как мы их смотрели! Пусть знают, какие мы извращенцы!»

Он схватил планшет и навел камеру на их соединенные тела. «Смотри в камеру, сука. Показывай им, как тебе нравится. Показывай, как ты кончаешь, глядя на то, как ее мучили».

Она подняла голову, ее лицо было искажено гримасой дикого удовольствия, и она посмотрела прямо в объектив, зная, что на другом конце, когда-нибудь, будет смотреть ее подруга. И в этот момент, когда его толчок стал последним, а ее крик — самым громким, она поняла, что это не просто секс. Это был ответ. Ответ на то, что они видели. Это был их собственный ритуал, рожденный из чужого.

Они рухнули на кровать, тяжело дыша. Планшет все еще светился. На экране в ванной вода плескалась, а в комнате наблюдения было пусто.

«Ну что, — сказал он, вынимаясь из нее. — Теперь мы в одной лиге».

Она повернулась к нему и поцеловала, долго и грязно. «Нет, дорогой. Мы всегда были. Просто теперь мы это знаем».